Юлия УГРЮМОВА. Спецпереселенцы Ленского района в 1930-1940 годах в воспоминаниях очевидцев

Глава третья.

Национальный состав.

Еще одно очень важное обстоятельство отличали поселки спецпереселенцев от обычных деревень, здесь в разговорах перемешивались самые разные языки: и русский, и украинский, и немецкий, и белорусский... Сейчас трудно сказать, каков именно был национальный состав поселков спецпереселенцев. Попытку представить себе этот состав делает Борис Александрович Угрюмов в своей книге «Крестьянский вопрос»:

48 Б.А.Угрюмов. Крестьянский вопрос. Издательство газеты «Маяк», 1991, стр.100.

«Судя по спискам детей, которые должны были обучаться в 1931 году, из почти 700 в возрасте от 7 до 14 лет, проживающих в поселках Ягвель, Пантый, Уктым, Ледня, почти половина (45 процентов) были русские, треть - белорусы, восемнадцать процентов - украинцы, четырнадцать - немцы, по несколько человек - мордва, татары, киргизы, чуваши. Очевидно, что примерно таким был национальный состав и взрослых».⁴⁸

В числе многих национальностей хотелось бы выделить немцев, в 1930 году они были в основном высланы из автономной республики Немцев Поволжья, Саратовской, Куйбышевской областей. Позже, в августе 1941 года на Севере появились другие переселенцы из числа немцев, когда была ликвидирована автономная республика Немцев Поволжья и выселяли из объявленных на военном положении местностей так называемых «социально опасных элементов». В 1942 - 1943 годах на спецпоселение поступали немцы, мобилизованные в трудовую армию и рабочие колонны, а в 1945 - 1946 годах - репатриированные из Германии и Австрии.

49 Сабурова Т. Этнические немцы на Севере Правда Севера. 21 октября 1999 года, с. 10.

«Немцы жили в 94 специальных поселках, раскиданных по области, а также в девяти городах и районных центрах. Больше всего их оказалось в Приморском, Плесецком, Онежском, Котласском и Ленском (выделено мною. - Ю.У.) районах - раскулаченные, депортированные, трудармейцы, репатриированные».⁴⁹

Немецкие спецпереселенцы находились на одинаковом положении со всеми другими, испытывая те же трудности, к ним применялись те же репрессии, как и ко всем остальным. В 1937 году, когда по стране прокатилась очередная, самая страшная по массовости своей война репрессий, она не могла не задеть и спецпереселенцев. Как вспоминают очевидцы, в поселках по ночам проходили аресты, людей забирали, и назад они больше не возвращались.

Бывший спецпереселенец Вильгельм Александрович ГАРДТ (из республики немцев Поволжья). Фото 1943 года.

В материалах архивных следственных дел, хранящихся в архиве управления ФСБ по Архангельской области немало встречается материалов о репрессиях в отношении немцев. «В 1937 году были расстреляны девять немцев из спецпоселка Тесовая, а еще шестеро ушли в лагерь, имея в личных делах обведенные красным зловещие буквы «К. Р. А».

50 Т.Сабурова. Этнические немцы на Севере. Правда Севера. 21 октября 1999 года, с. 10.

В действительности, как установлено позднее проверкой, никто из осужденных контрреволюционной деятельностью не занимался. Признательные показания были выбиты, как у осужденных, так и у свидетелей. А самый главный свидетель, уличивший всех, сотрудничал в тот период с органами НКВД».⁵⁰

На поселках немцам приходилось не легче, если не труднее всех: многие из них даже не знали русского языка. И тем не менее многие выжили, сохранили семьи. В поселке Ледня председателем внеуставного колхоза долгое время был Андрей Александрович Гардт, под его руководством строился и этот поселок. Человек незаурядного характера, он сумел за несколько лет на пустом месте создать большой поселок, где выращивали зерно и овощи, производили мебель. Сыновья его выучились, получили к концу тридцатых годов специальное образование.

Когда началась Великая Отечественная война, сын его Вильгельм закончил с отличием Лимендское училище, являлся членом Котласского городского комитета комсомола. Он несколько раз писал заявления в военкомат с просьбой взять его на фронт, однако вместо повестки у него, как и у всех немцев, забрали паспорт, лишив права передвижения.

А в феврале 1942 года всех немцев призывного возраста собрали в военкомате и отправили в Котлас, где в то время велось строительство железнодорожного моста через Северную Двину. «Народу на это строительство было нагнано немало. На левом берегу у заключенных зона проволокой колючей опутана, на правом - трудармейцы, в основном немцы.

51 О.Угрюмов. Немцы. Правда Севера, 13 мая 1999 года, с. 5.

Тоже - зона, охрана, с той лишь разницей, что режим был посвободней. С родными переписывались, посылки получали. Но за пределы зоны не выйди».⁵¹

Попал туда же, на строительство моста и немецкий паренек из спецпоселка Ледня Эдуард Диль. К тому времени он уже поработал в лесу десятником, потому и поставили на работу не самую тяжелую - древесину принимать. «Народу там полегло немало, - вспоминает Эдуард Пиусович Диль, - если выжила половина из тех, кого нагнали туда - хорошо.

52 О.Угрюмов. Немцы. Правда Севера, 13 мая 1999 года, с. 5.

Хоронили без гробов: возили покойников на телегах, копали братские могилы. Выкопают большую могилу, наложат ряд, потом наверх ветки, снова ряд... Такие похороны были. Особенно много умерли от дизентерии. Гибли от истощения, от других болезней».⁵²

Встреча членов клуба «Поиск» с бывшим спецпереселенцем, жителем поселка Лысимо Эдуардом Пиусовичем ДИЛЕМ (фото 1996 года).

Так погиб брат Диля. Потерял своего брата Эммануила и Гардт. После завершения строительства двинского моста (было это в 1943 году) бригаду его погнали дальше на Север. Назад он уже не вернулся.

Возникает закономерный вопрос: как при всей ненависти к начавшей войну Германии, к фашистам, которых в народе называли столь презрительно фрицами, здесь, в глубоком тылу относились к Эрнстам, Вильгельмам и даже Адольфам? «У меня и мать в поселке жила, и сестра потом за русского замуж вышла, - говорит Эдуард Пиусович Диль, - никакого презрительного отношения не было. И работали как весь народ, и победе потом радовались как все».⁵³

53 О.Угрюмов. Немцы. Правда Севера, 13 мая 1999 года, с. 5.

И так говорили все: и украинцы, и белорусы. И поляки, им тоже довелось попробовать черствый хлеб северного переселенчества.

Национальный состав спецпереселенчества в Ленском районе менялся на протяжении 1930 - 1940-х годов в зависимости от наиболее крупных партий новых переселенцев, попадавших в ссылку.

Здесь можно выделить несколько этапов. Первый, безусловно, относится к 1930 году, когда в районе началось массовое расселение переселенцев и в тайге началось строительство поселков. Прибывали этапы спецпереселенцев и в 1931 году, и в последующие годы, но они, как правило, продвигались дальше, в сторону республики Коми.

54 Игнатова Н. Спецпереселенцы в Республике Коми в 1930 - 1940 гг. Заселение и условия жизни.

«На 1931 год на Коми АССР пришлось самое массовое переселение раскулаченных крестьян. В 1932 году численность спецпереселенцев достигла максимального уровня за весь период - 38902 человека».⁵⁴

Несмотря на то, что и после 1931 года продолжались поступления в «кулацкую ссылку», численность спецпереселенцев (трудпоселенцев) была значительно ниже количества отправленных туда.

55 В.Н.Земсков. «Кулацкая ссылка» в 30-е годы. Социологические исследования. 1991, N10. С.13.

«Главными причинами являлись высокая смертность выселенных крестьян во время транспортировки, в первые годы жизни на спецпоселении и массовые побеги. В 1932 г. на учете состояло 1317022, в 1933 г. - 1142084, в 1934 г. - 1072546 спецпереселенцев».⁵⁵

Из этапов 1932 - 1933 годов, насколько известно по свидетельствам очевидцев, в поселках были оставлены только кубанцы. Поэтому следующим этапом следует считать 1935 год, именно этот год прибытия в Ленский район называют многие спецпереселенцы.

Третий этап - 1940 год, когда во все лесные поселки были завезены спецпереселенцы из Польши. И, наконец, четвертый относится к концу 1944 - началу 1945 годов, когда в район прибыли два эшелона со спецпереселенцами с Западной Украины и Западной Белоруссии. У каждого из таких этапов свои особенности, свои трагические судьбы.

Те, кто прибывал в поселки позже, конечно же, были лишены трудностей, с которыми столкнулись первые поселенцы, им не надо было возводить в тайге первые бараки и жить в морозы в шалашах. Поселки к этому времени имели довольно обжитой вид. К 1935 г. раскулаченные крестьяне относительно обжились в местах высылки. Например, «на севере Западной Сибири в 1935 г. трудпоселенцы имели 16819 жилых домов и 295 утепленных бараков, однако 12% трудпоселенцев проживало еще в землянках и полуземлянках. С 1935 г. рождаемость в «кулацкой ссылке» стала выше смертности: за 1932-1934 гг. родилось 49168 и умерло 281367, за 1935-1937 гг. - соответственно 82775 и 59101 человек. В сентябре 1938 г. в трудпоселках имелось 1106 начальных, 370 неполных средних и 136 средних школ, а также 230 школ профтехобразования и 12 техникумов. Насчитывалось 8280 учителей, из них 1104 были трудпоселенцами. Всеми учебными заведениями трудпоселений было охвачено 217454 детей трудпоселенцев.

56 В.Н.Земсков. «Кулацкая ссылка» в 30-е годы. Социологические исследования. 1991, N10. С.14.

Сетью дошкольных учреждений было охвачено 22029 малолетних детей (с ними занимались 2749 воспитателей). 5472 ребенка, не имевшие родителей, размещались в поселковых детских домах. В трудпоселках имелись 813 клубов, 1202 избы-читальни и красных уголка, 440 кинопередвижек, 1149 библиотек».⁵⁶

И тем не менее, немало трудностей довелось испытать и им: приспосабливаться к условиям жизни, к нелегкому труду, в основном на лесоповале, к непривычному климату. К тому времени спецпереселенцы, привезенные на Север, сумели прижиться, освоиться, у них было более обустроенное жилье. Новичкам доставались старые холодные бараки.

«Привезли нас. Ни кроватей, ни стола. Отец сколотил нары, спали на нарах. Было холодно, какими-то тряпками позатыкали дыры в стенах. Есть было нечего, а у нас за стеной немка жила, так она свеклы нам носила, киселя. Поддерживала нас и тетка. Она в Белоруссии осталась, посылки посылала нам. Так бывало, что посылку эту, как придет, в комендатуре ополовинят, да еще и отца оштрафуют на несколько трудодней за то, что эти посылки нам шлют. Первый год очень трудно жили, а потом разрешили нам участок леса под огород разделать.

57 Воспоминания С.В.Якшевич, собранные О.А.Угрюмовым. 22 февраля 1998 года. Из архива О.А.Угрюмова.

Так мы все, дети, как муравьи таскали коряги, раскапывали. Вещи ходили менять в деревни, так, бывало, нас еще там и выругают: "Минская вошь, куда ползешь?"» - так вспоминает о тех годах Светлана Васильевна Якшевич.⁵⁷

О трудностях жизни более поздних спцпереселенцев, о сложности привыкания их к новым условиям говорит и статистика. «За 1932 г. в «кулацкой ссылке» умерло больше, чем родилось в 5 раз.

58 В.Н.Земсков. «Кулацкая ссылка» в 30-е годы. Социологические исследования. 1991, N10. С.17.

У вновь прибывавших в «кулацкую ссылку» показатели рождаемости и смертности всегда были значительно худшими, чем у относительных «старожилов»... Например, если у «старожилов» в течение 1933 года умерло больше, чем родилось, в 7,8 раз, то у «новоселов» - в 40 раз».⁵⁸

Но постепенно привыкали к новым условиям жизни, к тяжелому труду и новички. К концу тридцатых годов поселки спецпереселенцев отстроились настолько, что по уровню жизни некоторые заметно превосходили по этому уровню и местные колхозы. И снова обратимся к цифрам: «За 1930-1937 гг. в «кулацкой ссылке» было раскорчевано 183416 га и расчищено от кустарника и мелкого леса 58800 га. Большая часть раскорчевки и расчистки была произведена в Архангельской обл. (14453 га), на севере Омской обл. (20150 га), в Вологодской обл. (7612 га), Коми АССР (4710 га), ...

Макариха, бывший пересылочный лагерь спецпереселенцев в городе Котлас. На месте захоронений спецпереселенцев-поляков установлен памятный крест. (фото 90-х годов)

Силами спецпереселенцев (трудпоселенцев) проведена большая работа по постройке грунтовых дорог в бездорожных районах. Всего к 1 января 1938 г. закончилась постройка 7294 км дорог, из них - в лесных районах Архангельской области... В начале 1938 г. насчитывалось 1058 неуставных трудпоселенческих сельхозартелей с числом членов всех возрастов 429670 человек. Непосредственно в сельском хозяйстве этих артелей было занято 73654 взрослых трудоспособных трудпоселенцев. В «кулацкой ссылке» в начале 1938 г. существовала также 141 кустпромартель, объединявшая 8181 человека.

Поселенческие неуставные сельхозартели и кустпромартели были переведены на обычный колхозный и промартельный устав по постановлению СНК СССР от 9 сентября 1938 года «О переводе неуставных артелей трудпоселенцев на устав артелей».⁵⁹ Такими были поселки спецпереселенцев, когда сюда были привезены поляки. В 1939 году по договору с Германией Советский Союз аннексировал восточную Польшу, земли которой включаются в состав СССР, как Западные Украина и Белоруссия.

59 В.Н.Земсков. «Кулацкая ссылка» в 30-е годы. Социологические исследования. 1991, N10. С.22. 60 Т.Сабурова. Поляки на Архангельском Севере. Правда Севера, 14 октября 1999 года, с. 10.

Во исполнение постановления СНК СССР НКВД в конце 1939 года директивным указанием предписывает выселять с направлением на спецпоселение польских панов, антисоветский элемент и граждан, получивших от властей Польши земли и леса на приграничных территориях. Их расселили в специальных поселках, раскиданных по всей территории области. «Каждый поселенец четко знал, что поселок - это место обязательного поселения, покидать которое строго запрещено под угрозой ареста и уголовной ответственности за побег. Да и работали они без всякого учета своих профессий и навыков, трудились там, где поставят. А ставили, как правило, на лесоповал».⁶⁰

Ссыльные поляки жили во всех лесных поселках района. Большое поселение поляков было в поселке Нянда. Збигнев Недзведзкий был привезен сюда вместе со старшей сестрой и матерью, когда ему было всего шесть лет. Холод, голод, болезни - все это пришлось испытать в полной мере. Но жизнь в лесном поселке запомнилась настолько, что спустя много лет, уже став известным в Польше геологом, участником многих международных экспедиций, он захотел вновь посетить эти места и летом 1999 года приехал в Нянду.

Барак в бывшем поселке спецпереселенцев Нянда (фото 90-х годов).

Как вспоминал Недзведзкий, привезли их зимой. О том, насколько силен был страх даже ребенка перед властью, хорошо говорят его слова:

61 О.Угрюмов. Нянда. Правда Севера, 5 октября 2000 года, с. 8.

«Коменданта мы боялись, мимо комендатуры даже проходить боялись, уж лучше стороной ее обежишь. А вот местные к нам относились по-доброму. Благодаря им и выжили. У нас в семье из мужчин лишь один я - пацан. А вот как ни был мал, а уже думал вполне по-взрослому: где продукты достать, где дровами разжиться».⁶¹

По ночам ходил, промышлял дрова по соседским поленницам. Пожаловал однажды в дом сосед. Парнишка испугался, думая, что взбучку сейчас за дрова устроит. А тот с матерью поговорил, подбодрил ее как мог, а когда уходил, сказал, что вокруг их много соседей с хорошим запасом дров живут, мол, берите, но только не у меня одного. Помнит, как с мальчишками, тоже детьми спецпереселенцев, поклялись друг другу, как вырастут, убить Сталина.

62 Воспоминания З.Недзведзкого, собранные О.А.Угрюмовым. 7 июня 1998 года. Из архива О.А.Угрюмова.

И до того велик был страх, что клятву эту произносили, уйдя далеко в лес. И после того, как вернулись из СССР назад в Польшу, дома долго еще по привычке боялись говорить громко, все оглядывались по сторонам: не слышит ли кто из посторонних их речи.⁶²

Гражданин Польши Збигнев Недзведзки приехал в поселок Нянда, где в начале сороковых годов его семья отбывала ссылку.

В конце 1941 года некоторым полякам неожиданно повезло: Советский Союз заключил с Польшей соглашение о совместной борьбе с Германией, в результате чего 12 августа 1941 года появился Указ об амнистии польских граждан, в том числе и политических. Однако сотрудники НКВД как могли, старались воспрепятствовать этому выезду. Гражданам Польши предлагались советские паспорта. Тем, кто настаивал на своем польском гражданстве, приходилось доказывать, что они поляки. Не всем это удавалось.

63 Воспоминания М.К.Буйко, собранные О.А.Угрюмовым. 27 мая 1998 года. Из архива О.А.Угрюмова.

Мечислав Каземирович Буйко из поселка Протока так и не смог доказать, что он житель Польши. Ему выдали советский паспорт, в котором в графе «национальность» вписали - «белорус». Так, «белорусом» он живет в поселке до сих пор.⁶³

Матери Збигнева Недзведзкого повезло больше: у нее чудом сохранилось брачное свидетельство, благодаря которому удалось доказать, что они являются гражданами Польши, и выехать домой.

Четвертая и последняя волна спецпереселенчества относится к концу 1944 - началу 1945 года, когда в Ленский район прибыли по Печорской железной дороге два эшелона с семьями, высланными из Западных Украины и Белоруссии. Они обвинялись в том, что жили на территории, оккупированной Германией, и выступали подсобниками оккупантов.

Сейчас трудно говорить о степени вины этих людей, можно лишь предположить, что рассказ Василисы Ивановны Левчук о жизни в оккупации хорошо показывает, в каких условиях этим людям приходилось выживать:

«Сначала были немцы, потом пришли русские, потом снова немцы, потом партизаны... И такая суматоха была, не разобрать ничего. А потом, когда русские пришли, все вздохнули с облегчением, потому что при них свободнее жили. А в сорок меня с троими маленькими детьми выселили на Север. Нашлись такие люди, кто сказал, что мы немцам подчинялись.

64 Воспоминания В.И.Левчук, собранные Ю.О.Угрюмовой. 21 августа 1998 года. Из архива Ю.О.Угрюмовой.

А как не подчиняться, если кто бы ни пришел к власти: немцы ли, партизаны ли, русские ли, все берут. Масло есть - масло заберут. Хлеб есть - так и хлеб. И отдашь, только живыми нас с детьми оставьте. Было, что нас и к стенке уже ставили».⁶⁴

Оба этих эшелона были выгружены на железнодорожной станции Светик, семьи спецпереселенцев были помещены в поселки Одиннадцатый километр и Лупья. То, как проходило расселение, очень напоминает события и 1935 года, и 1939-го, когда стариков, женщин и детей после долгой и трудной дороги бросают в переполненные мерзлые бараки, практически на выживание.

Вспоминает В.И.Левчук:

«Привезли нас в Лупью, поместили девять семей в один барак. Кровати стоят вплотную, только дорожка оставлена, чтобы к печке пройти. Кушать нечего. Карточки на хлеб нам давали: 500 граммов тому, кто работает и 300 - иждивенцу. А что с этих граммов. Вечером буханку купим, принесем, а что та буханка: мы с мужем да трое детей. Муж сразу работал, а я с маленьким ребенком сидела. Ясли были, супчик жидкий детям давали.

Зиму кое-как пережили, весна пришла. Услышали мы, что за Вычегдой картошка в поле оказалась некопана, перевез нас за реку перевозчик, вот и принялись мы ту картошку копать. Привезли ее домой, дома нарежешь, как репу, в миску, дети так сырой и едят. А то осенью колоски ходили собирать. Много ли наберешь по колоску! А бригадир идет, увидит нас - ругается, гонит. Мы в кусты спрячемся, переждем, и снова на поле выходим.

65 Воспоминания В.И.Левчук, собранные Ю.О.Угрюмовой. 21 августа 1998 года. Из архива Ю.О.Угрюмовой.

Ходили к местным менять все то, что привезли из дому. Там у нас семена были привезены, одежду тоже ходили менять на картошку. А потом и менять стало нечего, зайдешь в дом: дайте ради Христа. Скажешь «ради Христа», дадут. Отщипнут маленький кусочек».⁶⁵

Трудно было обживаться людям из южных краев на морозном Севере, трудно было зарабатывать на хлеб. Но еще тяжелее давило понимание того, что больше никогда не вернутся в родные края. В первый год всех спецпереселенцев вызвали в комендатуру и заставили подписать «добровольные» заявления о том, что все они согласны остаться в этих северных краях навечно. Кто отказывался подписывать такое, сажали в «холодную» и держали, пока не подпишет.

Вспоминает В.И.Левчук:

66 Воспоминания В.И.Левчук, собранные Ю.О.Угрюмовой. 21 августа 1998 года. Из архива Ю.О.Угрюмовой.

«Я заплакала: сказано, что оставляют нас навечно. А солдатик молоденький говорит мне: не плачь, мамаша, ничего вечного не бывает. И точно, в пятидесятых годах разрешили уезжать домой. Кто уехал, а кто и тут остался: на родине-то кто нас ждет, ни дома не осталось, ни двора...».⁶⁶

Ничуть не легче было положение и у тех, кто оказался в поселке Одиннадцатый километр. Как вспоминает большинство переселенцев, приехавших в эти края в 1930-е годы, местные народ к ним относился в большинстве своем с большим сочувствием, помогали и одеждой, и продуктами, и добрым словом поддержки. Иное отношение встречали те, кто был завезен в эти края в 1944-1945 годах. Еще шла война, еще несли в семьи похоронки. Из-за этого на привезенных «западников», «врагов народа» даже некоторые из спецпереселенцев 30-х годов смотрели с враждебностью.

Рассказывает Михаил Дмитриевич Венгран:

«Ненавидели, старики еще ничего, а молодые - лучше и не попадайся. Был в поселке такой парень, хромой, старше меня гораздо, так он мне проходу совершенно не давал. Кирпичный заводик в поселке был, а я работал, лошадь по кругу водил.

67 Воспоминания М.Д.Венграна, собранные О.А.Угрюмовым. 11 июня 1997 года. Из архива О.А.Угрюмова.

На конюшню лошадь отвожу, а он сидит за стеной и в лошадь и в меня камнями швыряет. Лыжи из березы я сделал, так он поймал, лыжи те отобрал и поломал. Мать пойдет к его матери жаловаться, так он и на нее накидывается: ты бандера!»⁶⁷

Рассказывать о той поре спецпоселенцы не могут без слез. Семье Венгран пришлось очень нелегко еще и потому, что приехали они сюда только с матерью, без отца, а без мужской силы было трудно.

Вспоминает Екатерина Дмитриевна Беднягина (Венгран):

«Норма хлеба на детей была 300 граммов, а на иждивенцев - 250. Мама наша в лес пошла работать, работающим давали по 500 граммов. Две зимы она отработала, лес валила лучковой пилой. А потом заболела, водянка - ноги у нее распухли, идти не может. Пошла один день, работать не может, легла возле пня. Начальник подходит: почему не работаешь? Она отвечает: вы посмотрите, какие ноги у меня. Он отправил ее домой: и не приходи больше. Вечером прибежали и рабочую карточку отобрали. Дома есть совсем нечего было. Мама нас забрала, и меня, и брата, и пошла на реку топиться. Сидим на берегу, плачем. Тут женщина одна проходи: ты что, Анна, плачешь? А мама: утоплюсь, и их утоплю. А та говорит: пойдем домой, я тебе картошки дам. Стали потом щавель собирать, ягоды. Там поле было, картошка росла, морковь. Выкопают, потом перекапывали люди, что-то попадалось, и то не давали людям брать.

Потом мама стала в деревни ходить вещи менять. Бабушка из дому какие-нибудь вещи пришлет, мама идет их менять. Весной за реку прямо на бревнах перебиралась, чуть не утонула. Ушла один раз в деревню Вандыш за картошкой.

68 Воспоминания Е.Д.Беднягиной (Венгран), собранные О.А.Угрюмовым. 11 июня 1997 года. Из архива О.А.Угрюмова.

Должна уже придти, а ее все нет, один день, второй, третий... Мы сидим, ревем. Люди идут, говорят: она сзади идет. У нее силы от голода кончились, а надо было мешок картошки по грязной дороге тащить. Вымокла вся, устала. А ехал тракторист с санями и ее не взял. Он потом так в нашем поселке и жил. Как напьется, так и плачет: я такой бестолковый дурак был...»⁶⁸

Бывшие спецпоселенцы не любят вспоминать те годы, но когда память возвращает их туда, она редко бывает без слез. Вспоминает Надежда Александровна Позднякова:

«Жили в бараках по десять семей. Комнат не было, кровати в ряд, одна печка на весь барак. Сильно болели, особенно чесоткой, но даже если заболел, надо идти на работу. Мечтали о болезни, как о победе: хоть бы палец заболел или рука, а лучше - нога. Но я однажды заболела и месяца три не вставала с постели. А как стало получше, пришли надсмотрщики и выгнали на работу.

69 Воспоминания Н.А.Поздняковой, из архива Лупьинской школы.

Работала я с отцом и братом, пилила лес лучковой пилой. А мама ходила в деревню Вандыш и меняла вещи на картошку...»⁶⁹

Как свидетельствуют документы, национальный состав спецпереселенцев был разнородным. Из высланных в Ленский район примерно половина были русскими, треть - белорусы, были также украинцы, татары, немцы, чуваши, мордва и другие. В 1940 году в район были привезены семьи поляков, которые были расселены по лесным поселкам. В 1944-1945 годах в район поступило два эшелона с семьями переселенцев из Западной Украины и Западной Белоруссии.

Вся тяготы переселенческой жизни делились в равной степени между людьми разных национальностей, ни одна из них не пользовалась никакими привилегиями. Плечом к плечу работали на лесоповале, на строительстве бараков белорусы, чуваши, русские, так же, как и в годы войны, призванные на фронт, погибали как обычные солдаты.

Особо следует отметить положение немцев. Если в тридцатые годы они ни в чем не отличались от остальных переселенцев, то с началом Великой Отечественной войны отношение к ним изменилось. Их не брали на фронт, как белорусов или русских, а направляли в трудовой лагерь под Котласом на строительство моста через Двину.

Люди, вывезенные силой со своих родных мест, старались сохранять свои традиции, язык. И хотя в поселках жили люди разных национальностей, как вспоминают очевидцы, между ними не существовало никакой вражды. В большинстве случаев, судя по воспоминаниям спецпереселенцев, местное население относилось к ним с сочувствием, не раз случалось, что спасали от голодной смерти.

Иное отношение почувствовали на себе со стороны местного населения семьи спецпереселенцев 1944-1945-х годов. Это объяснялось тем, что еще шла война, и на привезенных из зоны оккупации людей нередко смотрели как на врагов, за ними надолго сохранились обидные клички «западники» и «власовцы».