Юлия УГРЮМОВА. Спецпереселенцы Ленского района в 1930-1940 годах в воспоминаниях очевидцев

Глава четвертая.

Детские учреждения в поселках.

Высылке из родных мест на Север вместе с взрослыми и стариками подлежали и дети, им труднее всего приходилось привыкать к новым условиям жизни, они в большей мере страдали от болезней, голода и холода. Страдали от того, что их, неповинных ни в чем, тоже считали «врагами народа», «кулацкими детьми», это позорное клеймо многие из них ощущали на себе долгие годы.

И особенно много гибло детей. В книге Р.Ханталина «Невольники и бонзы» приводится документ, характеризующий положение спецпереселенцев в тот 1930 год. «В общей сложности в северный край доставлено около 45 000 кулацких семей, т.е. около 158 тысяч человек отправлено в разные места на работу, остальные, т.е. 122 тысячи человек, женщины, дети и др. нетрудоспособные.

70 Р.Ханталин. «Невольники и бонзы», Архангельск, 1998, стр.62.

С наступлением полной весны земля в бараках растает, сверху потечет, и все население их слипнется в грязный заживо гниющий комок. По Архангельску за март и 10 дней апреля из восьми тысяч детей заболело 6007 (скарлатина, корь, грипп, воспаление легких, дифтерит). Умерло - 587, общий процент заболеваемости детей - 85».⁷⁰

Многие дети оставались сиротами. Правда, в первый год проблема размещения детей-сирот остро в районе не стоит, 27 мая 1931 года Президиум Ленского райисполкома даже рассматривает вопрос о расформировании Яренского детского дома «...путем распределения местных детей по колхозам и посылки других детей по колхозам. Детей из других районов в Сольвычегодский детский дом по указанию райОНО».⁷¹

71,72 Государственный архив Ленского района. Ф.1, оп.1, д.18, л.13.

Такое решение было принято не единогласно, в Примечании отмечено, что «Член Президиума РИК Поспеловский остался при особом мнении расформирования детского дома, считая вопрос о расформировании преждевременным».⁷² И действительно, через два года Президиуму Ленского районного исполнительного комитета пришлось вновь возвращаться к вопросу детского дома, но в этот раз речь уже шла о его расширении. Причин тому было несколько, но одна самая главная - тиф.

14 ноября 1933 года на заседании президиума райисполкома обсуждается вопрос о детях-сиротах спецпереселенцах. К этому времени существующий детский дом в Яренске уже не в состоянии принять всех детей-сирот: в детдоме воспитывается 53 ребенка, из них раньше были приняты 29 детей спецпереселенцев из других районов (в частности, Черевковского), находятся в пути 18 детей из Верхнетоемского района и 10 - из Вологодского распределителя.

73 Государственный архив Ленского района. Ф.1, оп. 1, д. 33, л. 180.

Райисполком принял решение о приеме в Яренский детский дом детей-сирот спецпереселенцев в количестве девяти человек, временно в поселке Пантый организовать детский сад на 35 человек, где объединить детей-сирот из поселков Уктым, Ягвель и Пантый, а также ходатайствовать об увеличении контингента Яренского детского дома до 70 мест.⁷³

Как показала жизнь, и этого впоследствии оказалось недостаточно. Как вспоминала К.М.Чувашева, она пришла работать в Яренский детский дом в начале сороковых годов, к этому времени в пяти зданиях детдома находилось уже более двухсот детей. Вот как она рассказывает об условиях жизни их:

«Теснота была страшная, была и завшилость, и клопы были, и тараканы. Была своя баня в детском доме, но она была такая, что и на баню не похожа, полуразвалившаяся. Девочек и мальчиков стригли под машинку, каждое воскресенье все кроватки детские, они у нас все были самодельные, вытаскивали на площадку, летом еще и кипятком шпарили, чтобы избавиться от клопов. Малышей было очень много, приходилось сдвигать по две кровати и на них укладывать по три человека. Во время войны питание было очень скудное. Давали ребятам по пятьсот граммов хлеба. Каждый кусочек на счету, каждый грамм: 200 граммов утром, 100 - в обед, потому что в обед еще каша какая-нибудь была, и вечером 200 граммов. Трудно было и с питанием, трудно и с одеждой, ребята ходили полураздетые. В детском доме в то время действовало указание из Министерства: исполнилось воспитаннику училища четырнадцать лет, хоть ты пять классов окончил, хоть десять - выпускают из детского дома. Но десять классов при мне тогда только Веня Митрошин и Галя Земляник закончили, другие кто семь классов прошел, кто шесть. И что дадут при выходе? Вот только оденут его и дадут запас белья, которое в нашей же мастерской девочками было пошито. Десять рублей выходное пособие, и больше ничего он здесь не получал.

74 Воспоминания К.М.Чувашевой, собранные Ю.О.Угрюмовой. 13 марта 1999 года. Из архива Ю.О.Угрюмовой.

В основном наших детей увозили в Северодвинск, он тогда назывался Молотовск, учились в ФЗО. Туда увозили многих. Но ведь увозят в четырнадцать лет, детей еще. Очень жалели их, я помню, что сама не могла переносить, всегда плакала. При ребятах еще стараешься виду не показывать, а как останешься одна, слезы так и бегут из глаз».⁷⁴

Для того чтобы выжить, сами выращивали скот, были в детском доме и сенокосные угодья, и огороды. «Сенокос был далеко, - вспоминает К.М.Чувашева, - за рекой.

75 Воспоминания К.М.Чувашевой, собранные Ю.О.Угрюмовой. 13 марта 1999 года. Из архива Ю.О.Угрюмовой.

Ни одной лошади у нас не было, не было в детском доме даже ни одного мужчины. Директором детского дома до войны был Парыгин, его взяли на фронт. Работали мы, девчонки и ребята постарше. Сено носили на носилках. А сколько картошки садили, во время войны весь луг у Яренска был раскопан под огороды, мы садили там не только картошку, но и капусту, брюкву, морковь».⁷⁵

Особенно трудно приходилось зимой. Отопление во всех пяти зданиях детского дома было только печное. Для того, чтобы обеспечить все печи дровами, этим же ребятам приходилось за зиму заготавливать около тысячи кубометров дров. И все равно даже этого количества дров не хватало, здания были старые. Дрова старшие воспитанники детского дома вместе с работниками детдома заготовляли в районе деревни Черепановская, возили его на лошадях. Пилить и колоть заготовленный лес приходилось все лето. Позднее, когда уже закончилась война и в детский дом вернулся с фронта его директор Парыгин, он соорудил механический колун, который значительно облегчил работу.

Многие дети поступали в детский дом еще в младенческом возрасте, из-за царящей неразберихи документы во многих случаях оказывались потерянными. Очень часто в документах, оформленных в детском доме, значилось только «дочь раскулаченных» или «дочь кулака», поэтому многие из детей ничего не знали о своих родителях. К.М.Чувашева привела один случай, который хорошо характеризует существовавшее тогда положение.

76 Воспоминания К.М.Чувашевой, собранные Ю.О.Угрюмовой. 13 марта 1999 года. Из архива Ю.О.Угрюмовой.

Свидетельств о рождении у многих воспитанников детского дома не было, их приходилось оформлять прямо в детдоме. Когда подошла пора выпускать Павла Кромаренко, и когда стали оформлять на него документы, то выяснилось, что все эти годы, когда он жил в детском доме, рядом с ним жила и его родная младшая сестра. Просто так получилось, что при составлении документов его в спешке записали на фамилию отца, а ее на фамилию матери.⁷⁶

По национальному признаку состав детского дома сороковых годов был очень разнообразен. Однако никакого разделения именно по этому признаку не было, не было никакой вражды. «Даже в годы войны, - вспоминала К.М.Чувашева, - немцев не обижали, может только втихомолку кого и обзовут фашистом, но чтобы при воспитателях - никогда. А детский дом у нас был такой многонациональный, тут и украинцы, и белорусы, и русские... Стасик Старукас - из Белоруссии, Лео Мерлинг - из Германии.

77 Воспоминания К.М.Чувашевой, собранные Ю.О.Угрюмовой. 13 марта 1999 года. Из архива Ю.О.Угрюмовой.

Были из Польши, помню, было пятеро поляков из одной семьи. Дети разные были, но те, что из переселенцев, больше дорожили тем, что попали в детский дом, с их стороны меньше было всяких конфликтов».⁷⁷

В таких условиях велась воспитательная работа с детьми, которые в жизни своей познали уже и голод, и холод, и смерть близких людей. Были и праздники, и концерты, поставленные своими силами, но большую часть времени отнимал труд на огороде, на сенокосе, на заготовке дров. И, пожалуй, самым важным воспитательным моментом было то, что все работницы детского дома работали наравне со всеми, так же как воспитанники, голодали, так же мерзли. И вовсе не случайно, что память о благородном труде этих людей не угасает. До сих пор получают старые работники Яренского детского дома добрые письма из самых разных уголков страны.

79 Государственный архив Ленского района. Ф.1, оп. 1, д. 13. л. 34.

По данным отдела народного просвещения в августе 1933 года в районе насчитывалось 36 школ первой ступени, из них пять находились в поселках спецпереселенцев: в Пантые (на 105 учеников), в Уктыме (135), в Ягвеле (104), в Лупье (248) и Ледне.⁷⁹

Поселок спецпереселенцев Пантый, школа. Фото 1935-1938 годов.

Директор Пантыйской школы Мария Прокопьевна ЧУКИЧЕВА.   Моника САМУЭЛЕЦ.

Антон МАНЧИНСКИЙ.   Христина БУЖАН.

На крыльце школы, крайняя справа - Христина БУЖАН.

Зимой на лыжах.

Урок физкультуры.

Дети спецпереселенцев - пионеры.

Старший класс.

«Школа в поселке Ледня представляла собой самый обычный барак, часть которого была отдана под классы, - вспоминает В.А.Гардт, - первой моей учительницей была Наталья Петровна Софьина, она потом была директором школы. Учителя были разные, сначала все больше из числа самих спецпереселенцев. Так, например, учительницей была здесь Мария Васильевна Георгиевская, она сама была из Астрахани, окончила гимназию.

80 Воспоминания В.А.Гардта, собранные О.А.Угрюмовым. 30 января 1994 года. Из архива О.А.Угрюмова.

Еще из числа переселенцев была Дунаева. Был учитель Владимир Ильич Шаньгин, преподаватель по трудовому воспитанию и физвоспитанию, он уже был из местных».⁸⁰

С.В.Якшевич вместе с семьей была привезена в поселок Ледню летом 1935 года. Вот как она вспоминает школу той поры:

«Школа располагалась в половине барака. Парты были настоящие, черные, такие же, как в обычных школах. Учительница Надежда Львовна Абраменко была строгой. Все четыре класса начальной школы занимались в одном помещении: один ряд - ученики четвертого класса, другой ряд - третий класс, так по колонке на класс. Сначала одному классу она дает задание, те сидят и пишут.

81 Воспоминания С.В.Якшевич, собранные О.А.Угрюмовым. 13 марта 1999 года. Из архива О.А.Угрюмова.

Потом к другим переходит, их начинает спрашивать. Учебники, тетрадки - это все нам выдавали. Хоть и приходилось учиться так, в одном помещении четыре класса, а знания, видимо давали неплохие, потому что когда мы в Козьминскую семилетнюю школу пошли учиться, нам никто не мог сказать, что мало знаем».⁸¹

Учиться приходилось в трудных условиях. Многие из бывших учеников школы в поселке Ледня вспоминают, что в школу, особенно зимой, даже ходить было не в чем.

82 Воспоминания К.М.Чувашевой, собранные Ю.О.Угрюмовой. 13 марта 1999 года. Из архива Ю.О.Угрюмовой.

«Валенок не было, в ботиночках в сорокаградусный мороз, - рассказывает С.В.Якшевич, - одежды теплой тоже не было. Но зато в школе у нас было горячее питание: зеленый капустный супчик, иногда картошечки туда добавляли немножко, вот и все. Подмерзшей картошки, я помню, сладкая еще была, но мы и этому были очень рады. Хлеба нам не давали».⁸²

83 Государственный архив Ленского района. Ф.1, оп. 1, д. 13. л. 34.

В таком важном деле, как поддержание здоровья детей, а нередко и спасение их от голодной смерти, сыграли свою роль детские сады. По данным на август 1933 года в поселках Пантый, Уктым, Ягвель, Лупья и Ледня действовали детсады численностью по 25 человек каждый.⁸³

Были у детей спецпереселенцев, хоть и редкие, праздники. Учителя начальной школы в поселке Ледня устраивали утренники, ставилась елка, учителя с детьми сами лепили из бумаги цепочки, водили с малышами хороводы. Никаких подарков, конечно же, не было.

С ранних лет дети, росшие в поселках спецпереселенцев, привлекались к труду, это регулировалось и документами контролирующих органов. 27 мая 1931 года президиум Ленского райисполкома рассмотрел вопрос «О работе переселенческого участка Ягвель». Один из пунктов постановления непосредственно касался детского труда: «Выполнить с превышением контрольные цифры по сбору грибов, ягод, ивовой коры и лекарственных растений, для обеспечения выполнения чего сделать правильную расстановку сил, использовав детей, подростков и стариков».⁸⁴

84 Государственный архив Ленского района. Ф. 1, оп. 1, д. 18. л. 14. 85 Государственный архив Ленского района. Ф. 1, оп. 1, д. 18. л. 17.

3 июля того же года президиум райисполкома рассматривает вопрос «О состоянии переселенческого участка Пантый». Президиум отмечает, что в поселке «...организован детский труд на производстве и учебная часть в примитивных школах».⁸⁵

У Вильгельма Александровича Гардта отец был председателем неуставного колхоза в поселке спецпереселенцев Ледне. Вспоминает В.А.Гардт:

«Во время летних каникул отец спать никому не давал. И хоть ты сын председателя колхоза, поднимает чуть свет: все дети должны работать. Каждому дело находилось. Были в колхозе специальные соломорезки, лошади ходили кругами и приводили ее в движение. Вот здесь мы работали с ребятами. Те, кто помладше, шли колоски собирать».⁸⁶

По-разному складывались судьбы детей спецпереселенцев после окончания своей начальной школы. Не всем удавалось продолжить образование.

87 Воспоминания Э.П.Диля, собранные О.А.Угрюмовым. 23 февраля 1997 года. Из архива О.А.Угрюмова.

Так, например, Э.П.Диль так и не смог продолжить образования: на валке леса погиб отец, остались вдвоем с матерью, для того, чтобы прокормить себя и мать, приходилось даже ходить с сумкой по деревням и просить подаяние.⁸⁷

Тем же, кто собирался учить своих детей дальше, путь был один - отправлять в поселок Пантый. Пантыйская семилетняя школа была предназначена как раз для детей спецпереселенцев, обслуживала она не только поселки Ленского района, здесь учились дети спецпереселенцев из Вилегодского, из бывших Черевковского и Сольвычегодского районов.

Вспоминает В.А.Гардт:

«Ту школу я всегда вспоминаю с большой теплотой к преподавателям, к директору. Мой старший брат там учился с пятого по седьмой класс, а я только в пятом. Школа была особая, там были сосредоточены только так называемые дети кулаков, потому что в такие, обычные школы нас не брали, чтобы не было дурного влияния. Директором был Степан Тимофеевич Воробьев, во время войны он ушел на фронт и не вернулся. Учила нас Мария Прокопьевна Чукичева, это любимая учительница была, учила Валентина Ивановна Булавина. Я учился хорошо, был круглым отличником. От нашего поселка Ледни до Пантыя далеко, порядка ста - ста десяти километров. Жили мы все, приезжие, в интернате. По осени нас завозили туда, в колхозе для этого выделяли подводы, завозили продукты. А на каникулы до дому добирались пешком.

88 Воспоминания В.А.Гардта, собранные О.А.Угрюмовым. 30 января 1994 года. Из архива О.А.Угрюмова.

Выходили вечером большой группой, с фонарями «Летучая мышь», впереди и сзади мальчишки, а в середине девчонки. Волков тогда много было, страшно, а идем. Родители беспокоиться начнут, выходят на дорогу встречать. Две ночи ночевали в деревнях. Только на третью добирались до дома».⁸⁸

К сороковым годам в школе поселка Пантый сложился хороший, очень творческий коллектив. Педагоги старались сделать все для того, чтобы ученики не чувствовали своей оторванности от района: часто выезжали с концертами и постановками в деревни и другие поселки, вывозили лучших учеников в Яренск на школьные олимпиады.

Л.Ф.Епова (Чайковская) была привезена в Пантый вместе с семьей в 1935 году еще в дошкольном возрасте. Здесь она пошла в первый класс. Вот что она вспоминает:

«В нашей школе учились только дети спецпереселенцев, Мария Прокопьевна Чукичева была у нас директором, русскому языку учила Антонина Алексеевна Капустина. В школе к нам относились одинаково, ничем не унижали. Жили мы с бабушкой, было очень голодно, все время хотелось есть. Меня заставляли питаться в школе, а я стеснялась, не ходила в столовую. Были у нас в школе и пионерская, и комсомольская организации, когда я училась в седьмом классе, меня приняли в комсомол, в этом никаких ограничений не было.

89 Воспоминания Л.П.Еповой, собранные О.А.Угрюмовым. 3 мая 1997 года. Из архива О.А.Угрюмова.

Помню, как я радовалась, когда меня принимали в пионеры, когда нам на линейке школьной завязывали пионерские галстуки. Хоть и трудно приходилось тогда, а жили очень весело».⁸⁹

Правило о недопущении детей спецпереселенцев учиться в школах других населенных пунктов строго соблюдалось до середины тридцатых годов. Так, например, после того, как семью Гардт в поселке Ледня за хорошую работу восстановили в правах, В.А.Гардт продолжил свою учебу в школах селах Козьмино и Лена, расположенных ближе к Ледне.

«Самое большое впечатление осталось после Ленской школы, - вспоминает В.А.Гардт, - прямо скажу, что отношение к нам было самое хорошее, старались и мы учиться только на пятерки. Сначала директором у нас был Ядрихинский, потом его перевели в Литвино, а у нас директором школы стал наш классный руководитель Петр Михайлович Проскуряков, сам он вел у нас уроки химии.

90 Воспоминания В.А.Гардта, собранные О.А.Угрюмовым. 30 января 1994 года. Из архива О.А.Угрюмова.

Часто ездили на экскурсии в Яренск, ходили с походами по местам, где в 1919 году шли бои Красной Армии с отрядом белогвардейцев капитана Орлова».⁹⁰

В сороковые годы Пантыйская школа уже ничем особым от других школ района не отличалась. Проработала она до конца шестидесятых годов, после того, как лесной поселок Пантый был закрыт, а жители его переехали в другие поселки района, была закрыта и школа.

Трудности, выпавшие на долю семей спецпереселенцев, больнее всего отразились на самых слабых - на детях. Существовавшая в 1930 - 1940 годах система детских учреждений в поселках спецпереселенцев сыграла положительную роль в воспитании и образовании детей. Огромное значение для спасения детей - сирот от голода и холода имела работа Яренского детского дома, и, как бы ни были трудны условия жизни здесь, тем не менее он спас десятки и сотни детских жизней.

Начальные школы в спецпоселках располагались в приспособленных помещениях бараков. В одной комнате нередко занимались одновременно четыре класса.

Занятия в первые годы вели в них сами спецпереселенцы, однако благодаря этим школам, дети, живущие в поселках, оторванные от всего остального мира, получали здесь первые знания. Нельзя не отметить и то, что с первых дней работы в таких примитивных школах был, несмотря на все трудности жизни в поселках, решен вопрос питания детей.

Большую роль в воспитании детей играла Пантыйская семилетняя школа, которой пришлось в тридцатые и сороковые годы решать очень сложную задачу: как в царивших в стране условиях недоверия и подозрительности к детям «кулаков» не только дать им знания, но и воспитать их. С этой задачей школа справилась, и в этом огромная заслуга учителей школы.