Формы массового социального протеста спецпереселенцев на Европейском Севере в 1930-36 гг.

Н. М. Игнатова

[материалы IV конференции
«Материальная и духовная культура населения
Европейского Севера России в XIX--XX вв.»
Яренск, 18--19.09.2003]

Освоение территории Европейского Севера в начале 1930-х гг. проводилось в основном за счет насильственной колонизации. Одной из форм такой колонизации было спецпереселение, то есть принудительное переселение больших групп населения с мест постоянного проживания в отдаленные районы страны. Советское государство, не имея достаточных финансовых средств для форсированной индустриализации, пошло по пути использования подневольной рабочей силы. Освоение малозаселенных и важных в плане промышленного развития страны регионов стало главной целью политики спецпереселения. В частности в Северный край (Архангельский, Вологодский, Няндомский, Северо-Двинский округа и Коми автономная область) спецпереселенцы направлялись, прежде всего, для освоения богатых лесных запасов региона.

Начало насильственных переселений связано с государственной политикой коллективизации сельского хозяйства. Принудительная высылка крестьян с осени 1930 г. получила наименование «спецпереселение» и считалась не карательной акцией, а особой формой переселения раскулаченных с применением ряда правовых ограничений. Высланные с мест постоянного проживания стали именоваться «спецпереселенцами». Первые эшелоны со спецпереселенцами в Северный край начали прибывать в конце февраля 1930 г. К началу мая 1930 г. в Северный край было вселено 230 065 человек [1].

Подразумевалось создание системы спецпоселений, как структур, способных обеспечить жизнедеятельность и высокую производительность труда спецпереселенцев. Переселения всегда были спланированными операциями, но подготовительные работы оставались на бумаге. Вследствие этого условия жизни на спецпоселениях сложились крайне неблагоприятные: голод, отсутствие нормальных жилищно-бытовых условий, эпидемии и в итоге высокий уровень смертности спецпереселенцев. Именно положение в спецпоселках стало в первую очередь причиной проявления спецпереселенцами протеста. Протест, как осознанное действие спецпереселенцев, выражавшее недовольство существующим советским режимом, порядками и условиями в спецпоселках, проявлялся на протяжении всего периода спецпереселения.

В архивных документах информация о формах протеста спецпереселенцев более всего содержится в отчетах НКВД «О настроениях спецпереселенцев», которые составлялись по доносам агентурной сети. К основным формам протеста можно отнести «антисоветские» высказывания, отказы от работы, стихийные собрания, жалобы и побеги.

Практически с первых дней высылки проявилось два вида массового протеста спецпереселенцев. Один из них легальный, в рамках существующего на то время закона. Это подача различного рода жалоб, прошений, заявлений, в том числе на имя самых высших инстанций и лиц. Эта форма протеста была, пожалуй, характерна для тех, кто считал свою высылку не планомерным расчетом государства, а случайной ошибкой. Второй массовой формой протеста в первые годы насильственных переселений стали побеги спецпереселенцев. Побеги были как групповые, так и индивидуальные. Именно большое количество побегов наиболее ярко демонстрировало, что спецпереселенцы были не согласны мириться со своим положением.

В ходе высылки сотни писем, телеграмм с просьбой о помощи отсылались в адрес ЦК ВКП(б), правительству. Многочисленные прошения и жалобы шли непосредственно в адрес Калинина, Сталина, Молотова, Ворошилова. Вот, что говорилось в одном из них: «Одну женщину закололи штыком и двух мужчин расстреляли, а тысячу шестьсот в землю зарыли за какие-нибудь полтора месяца. Массы просят выслать комиссию... у нас снизу вода, сверху песок сыплется в глаза, мы все никогда не раздеваемся и не разуваемся, хлеба не хватает, дают 300 граммов... народ мрет, оттаскиваем по 30 гробов в день. Наш адрес: город Котлас, Макариха, барак 47» [2].

Уже в ходе проведения раскулачивания были созданы комиссии для рассмотрения жалоб на неправильное раскулачивание. В Северном крае комиссия для разбора жалоб выселенных с мест постоянного проживания была создана 9 апреля 1930 г. Из 230 тыс. человек, высланных в Северный край, 35 тыс. человек подали заявления в такую комиссию с просьбой пересмотреть решение о высылке их из районов сплошной коллективизации и с различными жалобами. Если их высылка признавалась неправильной, то они должны были быть направлены в места прежнего жительства с возвращением конфискованного имущества, или расселены на севере как полноправные граждане [3]. Компания по проверке заняла всего 16 дней. Проверки проходили в местах временного расселения в Няндомском, Вологодском, Северо-Двинском округах, Архангельске и его окрестностях. По итогам проверки до 30% хозяйств были отнесены к неправильно высланным. На заседании Политбюро ЦК ВКП(б) официальной была признана цифра 6% неправильно высланных [4].

Поток жалоб от спецпереселенцев не прекратился и в дальнейшем. Если в 1930-х гг. практически все жалобы и заявления были по поводу неправильного выселении, то в 1940-е гг. появляются новые вопросы: жалобы на неосвобождение детей трудпоселенцев, прибывших в поселки в малолетнем возрасте и жалобы на неправильное изъятие паспортов у трудпереселенцев, ранее восстановленных в избирательных правах и т.д.

Голод и непосильная работа часто толкали спецпереселенцев на довольно рискованный, если учитывать климатические условия на севере и малозаселенность региона, шаг -- побеги с мест поселения. Спецпереселенцы боялись остаться в спецпоселках на зиму: «Умирать в поселке с голода не будем, лучше умрем с голоду в дороге» [5]. Надеялись, что после побега их жизнь наладится: «Мы завидуем сбежавшим. Им хорошо. А нас гонят в лес, заставляют работать впроголодь» [6]. Многие считали, что лучше быть осужденным за побег - так есть шанс остаться в живых: «Пусть посадят, там хоть кормить будут» [7].

Одной из основных официальных причин большого количества побегов считалась слабая работа комендантов спецпоселков. В частности, на коменданта спецпоселка Нянда Ленского района Архангельской области Федорова было наложено административное взыскание с последующим увольнением из органов ОГПУ. Он обвинялся в том, что на протяжении 8 месяцев, проживая в поселке, ни разу не выезжал на лесозаготовки, где работают спецпереселенцы обслуживаемого им поселка, учетно-организационной работой не занимался, бытовым и материальным положением не интересовался. В результате чего за 1933 г. из спецпоселка и с лесозаготовок в разное время бежало 350 человек спецпереселенцев. К задержанию бежавших и предотвращению побегов комендант также мер не предпринимал [8].

В первые годы высылки административный аппарат в спецпоселках практически отсутствовал, и один комендант был не в состоянии проконтролировать хозяйственную жизнь поселка и трудовую деятельность спецпереселенцев. Например, практиковалось отправлять спецпереселенцев за несколько километров от поселка на лесную делянку без всякого сопровождения.

Помимо причин производственного и бытового характера, которые приводили к побегам и другим проявлениям протеста, существовали и другие обстоятельства -- это издевательства со стороны части комендантов и начальников лесопунктов. Для администрации спецпереселенцы были, прежде всего, виновными (кулаки считались классовыми врагами), значит, следуя их логике, требовалось относиться к спецпереселенцам с особым пристрастием. На практике такое отношение вылилось во множество случаев издевательств по отношению к спецпереселенцам на протяжении всего рассматриваемого периода.

Осенью 1931 г. на очередном заседании Коми обкома ВКП(б), посвященном «хозяйственному устройству спецпереселенцев» особо рассматривался вопрос о комендантах спецпоселков. Было приведено множество фактов «извращения линии партии, грубого отношения к спецпереселенцам». Указывалось, что «коменданты в ряде спецпоселков... с переселенцами обращались грубо, избивали их, насиловали женщин-переселенок и совершали ряд других злоупотреблений, тем самым подрывали в глазах спецпереселенцев авторитет партии и Советской власти, порождали массовое недовольство и бегство спецпереселенцев» [9].

На бытовом несмотря на агитацию «противопобеговой» деятельности (за поимку беглецов сторожилам выплачивалось денежное вознаграждение, активное содействие работникам ОГПУ-НКВД в борьбе с побегами оценивалось наравне с трудовыми достижениями [10]), среди местного населения помощь спецпереселенцам оказывали часто. Колхозники указывали лучший путь побега, предоставляли приют. Спецпереселенцы зачастую совершали побеги в соседние со спецпоселками села. В 1933 г. в Сыктывдинском районе Коми области спецпереселенцы уходили из спецпоселков в села Пажга, Ыб и Лозым, где работали в личных хозяйствах у крестьян [11]. Были случаи, когда даже председатели колхозов давали согласие на прием на работу сбежавших спецпереселенцев.

По официальной статистике с 1932 по 1940 г. из «кулацкой ссылки» в целом по СССР бежали 629 042 человек спецпереселенцев, и было возвращено из бегов 235 120 человек [12]. С 1930 по 1947 г., как указывалось в документах, в Коми АССР побег с мест поселения совершили 1959 человек [13]. Вышеприведенные цифры, вероятно, занижены. В частности, за 1934--35 гг. в одном Усть-Куломском районе совершили побег 615 человек, или 19% спецпереселенцев в данном районе [14]. Судя по статистике, до половины бежавших удавалось задержать. Судьба остальных беглецов не была счастливее: часть их гибла в лесах и болотах, выбравшиеся из районов комендатур вынуждены были скрываться, жить в вечном страхе перед разоблачением.

В целом следует сказать, что массовые формы протеста спецпереселенцев -- жалобы и побеги, проявившиеся в первые годы политики спецпереселения, -- сохранились на протяжении всего периода массовых насильственных переселений в 1930--50-е гг. Данный факт подтверждает, что разные группы и категории спецпереселенцев сохраняли недовольство не только условиями на спецпоселениях, но и советским режимом в целом.

1. Земсков Н.А. Коллективизация и раскулачивание (начало 30-х годов). Москва. 1996. С. 233.

2. Смолина А. Котласлаг. // Котлас. Очерки истории. 2001. С. 53.

3. Бугай Н.Ф., Гонов А.М. Кавказ: народы в эшелонах (20--60-е годы). М. 1998. С. 111.

4. Доброноженко Г.Ф., Шабалова Л.С. О работе комиссии ЦК ВКП(б) по проверке списков раскулаченных хозяйств, высланных в Северный край (апрель-май 1930 г.) // Проблемы истории репрессивной политики на европейском Севере (1917--1956 гг.) Тезисы докладов. Сыктывкар. 1993. С. 90--93.

5. НАРК (Национальный Архив Республики Коми). Ф. 374. Оп. 1. Д. 9. Л. 5.

6. КРГАОПДФ. Ф. 1. Оп. 2. Д. 808. Л. 38.

7. Там же.

8. НАРК. Ф. 374. Оп. 1. Д. 1. Л. 161.

9. НАРК. Ф. 398. Оп. 1. Д. 62. Л. 17.

10. Данилов В.П. Красильников С.А. Предисловие // Спецпереселенцы в Западной Сибири. 1933--38 гг. Документы и материалы. Новосибирск. 1994. С. 11.

11. КРГАОПДФ. Ф. 1. Оп. 2. Д. 972. Л. 50.

12. Бугай Н.Ф., Гонов А.М. Кавказ: народы в эшелонах (20--60-е годы). М., 1998. С. 116.

13. КРГАОПДФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 180. Л. 142.

14. НАРК. Ф. 3. Оп. 1. Д. 2508. Л. 4.